Банда слепых и трое на костылях[истерический антид - Страница 2

Так, ребята, приведите себя в порядок, и чтобы через пять минут в кабинете Жванецкой сидели.

— За что?

— Не знаю, сказала обоих вызвать.

Кабинет Жванецкой мы с Впальтохиным посещали часто. Редакторша, ученица самого Деревянко, супруга заместителя губернатора, сорокалетняя красавица, обладает стальным характером. Каждую минуту она, наверное, мечтает нас выгнать. Но мы держимся, потому, что некем больше заткнуть кадровую пробоину, образовавшуюся из–за панической утечки сотрудников.

В десять мы стояли в редакторском кабинете. Жванецкая, по обыкновению, была не в духе.

— Никотинова, марш домой переодеваться!

— Да как же это, Нина Михайловна, я на Таирова живу, туда и обратно — два часа минимум! У меня и денег на дорогу нет.

— Посмотри, в каком виде ты позволяешь себе ходить на работу! В муниципальное, между прочим, издание. Первое, если не сказать больше, в городе. Да куда я тебя послать могу в этих шортах? Разве на пляж!

— Это не шорты, а капри.

— Своими капри ты компрометируешь имидж газеты. Чтобы я это видела в последний раз. Садитесь. И, кстати, деньги на дорогу есть у тех, кто лучше работает.

Мы с Впальтохиным сели.

— В вашем возрасте я сдавала по две тысячи строк в неделю. И домой уходила в девять, иногда даже в одиннадцать. А вы? Вот, пожалуйста, Впальтохин, (она порылась в большой тетрадке) — двести двадцать шесть строк.

— Так вы же меня не печатаете! Я гораздо больше сдаю.

— Разве то, что ты сдаешь, годится к печати? Твои тексты невозможно отредактировать! Или прикажешь самой их начисто переписывать?

— Мне мои статьи нравятся.

— С тобой невозможно разговаривать! А ты, Никотинова, сколько раз переделывала репортаж о вручении Руслану Борисовичу ордена почетного одессита?

— Девять.

— Разве это не слабоумие? Что у вас за потерянное поколение? Вы вообще что–то читаете?

— Сейчас я читаю Зюскинда.

— Ты бы лучше нашу газету внимательнее читала. Вы должны анализировать каждый номер и учиться у профессионалов. Я уверена, что вы ее, в лучшем случае, пролистываете.

Впальтохин, записывай: к двенадцати поедешь в Украинский театр на «Вахту памяти». Там вручат суповые наборы труженикам победы и детям–сиротам. На мероприятие не опаздывать, всех выступающих записать, и чтобы к часу дня ты был на турнире юных физиков. После обеда на моем столе должны лежать две исчерпывающие заметки. И постарайся больше не употреблять это идиотское слово «воспоможение». Где ты только нашел такое?

Когда вы, наконец, соберете информацию о подготовке районов к зиме? Я еще неделю назад просила вас обзвонить ЖЭКи.

— Мы обзвонили, — сказала я. Четыре района к зиме готовы. В остальных начальники ЖЭКов отсутствуют.

— Так всю неделю и отсутствуют? А заместители?

— Заместителей тоже нет.

— До каких пор вы мне детский сад разводить будете? — Жванецкая взбесилась и я невольно залюбовалась выбившейся из ее прически смоляной прядкой. — Чтобы к вечеру у меня был отчет — сколько песка, стекол и тому подобного заготовили коммунальные службы к зиме. Недоумки! И как вы только сподобились государственный университет закончить?

— Никотинова, здание банка на Черняховского знаешь?

— Нет.

— Ничего, найдешь. Пятая станция Большого фонтана, на седьмом троллейбусе доедешь — рядом скверик такой, жидкий. Рубль возьмешь у завхоза. Там идет реконструкция. Посмотришь, с рабочими побеседуешь — и чтобы вечером репортаж на полполосы был. Свободны.

— Ты нашу газету хоть раз целиком читал? — спросила я у Впальтохина, когда мы вышли из кабинета.

— Я что, такой дурак? Это же комиксы для ветеранов!

К одиннадцати в коридоре столпились секретари, фотографы, корректоры и корреспонденты с чашками и сигаретами. Все, как один — милейшие люди, за исключением руководства. И почему начальство так редко бывает милейшим? Исключения попадаются.

— Лена, пройдите ко мне в кабинет — позвал начальник отдела культуры, замечательнейший во всех смыслах Роман Петрович. Я прошла. — Извините, что я поучаю, но исключительно на правах более опытного коллеги. Меня в свое время тоже учили, за что я тем людям пожизненно благодарен. Вы задумывались о том, кто читает нашу газету?

— Честно говоря, мне даже представить этого человека трудно. Сейчас вообще никто не читает газет, тем более, таких, как наша.

— Почти верно. Нашу газету читают пенсионеры по старой советской привычке. В отличие от современного человека, они доверяют каждому печатному слову, в чем и специфика издания. Для них это целый ритуал. Выходит такой Семен Ибрагимович в парк, тщательно выбирает скамейку, садится, медленно надевает очки, разворачивает свежий номер и, не спеша, останавливаясь на каждой строчке, поглощает все — от корки до корки. И тут что–то цепляет его наивное сознание. Он перечитывает дважды, трижды и обращается к сидящей неподалеку Искре Михайловне, коленки которой прикрыты свежим выпуском, к примеру, «Известий». «Вы слышали — говорит он, — завтра ожидается землетрясение». Искра Михайловна делится страшной новостью с родственниками, соседями по коммуне, весть обрастает подробностями — так рождаются слухи. К вечеру на Дерибасовской выстраивается палаточный городок. Горожане выносят все самое ценное и с ужасом ждут катастрофы. Катастрофы не происходит. И знаете, что будет позже? Сотни престарелых активистов, забросив домашнее хозяйство, отправятся капать на мозги чиновнику. Чиновник, а деваться ему некуда, штурмует редакцию. А редактор, недолго соображая, указывает на рядового, каким являетесь вы, репортера. На вас и посыпятся все палки. Кому вы сможете доказать, что употребили слово «землетрясение» или какое–либо другое, в качестве метафоры, исключительно ради украшения текста? Поэтому умные люди с незапамятных времен пользуются штампами.